До 2007 года Николай работал инженером-физиком в Институте ядерных проблем БГУ и планировал защитить кандидатскую диссертацию. Но в какой-то момент минчанин решил изменить свою жизнь и переехал в США, чтобы закончить PhD-программу в Университете Южной Флориды. Сейчас Николай трудится в качестве заведующего лабораторией в Онкологическом центре и научно-исследовательском институте Х. Ли Моффитта в городе Тампа (штат Флорида). Ученый рассказал 42.TUT.BY о переезде за океан, защите диссертации и подходах к изучению рака в Америке.
Почему белорус решил переехать в Штаты (и как нашел там место)
Николай закончил физический факультет Белорусского государственного университета, где специализировался на ядерной физике.
— Я был горд тем, что я из Беларуси и у нас очень хорошая научная школа, — подчеркивает собеседник. — До переезда я работал инженером-физиком в Институте ядерных проблем БГУ, там же писал свою первую диссертацию. Два моих научных руководителя — Аркадий Аркадьевич Хрущинский и Семен Адамович Кутень — очень серьезно подготовили меня, многому научили и мотивировали остаться в науке.
Однако в какой-то момент Николай понял, что «начал заниматься прокрастинацией», поэтому решил продолжить учебу за рубежом и стал искать разные варианты. США он выбрал отчасти случайно: один из его коллег на тот момент недавно переехал в Штаты и «сосватал» белоруса знакомому профессору из Университета Южной Флориды (University of South Florida или USF).
— Америку я тогда даже не рассматривал, — признается Николай. — Казалось, это так далеко, что даже пугало. Больше ориентировался на Европу. Мой английский оставлял желать лучшего, но предложение из Флориды было от русскоговорящего профессора. Поэтому ухватился за идею, запаковал документы и дрожащими руками отнес на Главпочтамт.
Через полгода ученый переехал в Тампу, где и находится упомянутый выше университет. По словам Николая, сложнее всего было сделать первый шаг и снова переключиться на учебу.
— Я переезжал в 2007 году, когда мне было 26 лет. В этом возрасте в Беларуси у тебя уже должна быть карьера, семья, дети и готовность к пенсии. Трудно было начинать все заново.
Вдобавок ко всему на первых порах у белоруса были трудности с английским (при переезде не спрашивали документы, подтверждающие уровень языка), так что его пришлось быстро нагонять в университете. Как говорит Николай, «если у человека нет хотя бы В2 (это средний уровень), то обучение за границей превращается в двойную нагрузку. Приходится бороться с языком и вникать в тему диссертации».
Чем американская аспирантура отличается от белорусской и какую стипендию платят в Штатах
Капитолий — местопребывание конгресса США на Капитолийском холме в Вашингтоне, округ Колумбия. Фото: из личного архива героя
По словам Николая, учеба в США — это балансировка между посещением лекций, подготовкой домашнего задания, исследованиями и, если повезет, преподаванием студентам, которое позволяет оплатить обучение.
— Аспирантура в Беларуси подразумевает, что основное время ты занимаешься научными разработками. Плывешь по течению и раз-два в год сдаешь отчеты на заседании кафедры, отдела или ученого совета. В американской аспирантуре были домашние задания — это стало для меня большим шоком.
В Америке берешь курсы, и твоя конечная оценка складывается из домашних заданий, экзамена в середине семестра и финального экзамена. Между ними определенное распределение баллов: 30 приходится на домашние задания, 30 — экзамен в середине семестра, и 40 — финальный экзамен. Если забиваешь на домашние задания, то заваливаешь курс. В таком случае должен пройти его еще раз. Если завалишь повторно, то вылетаешь из образовательной системы.
Аспиранту нужно взять 12 курсов — это стандартная американская программа PhD. Среди основных для физиков USF — квантовая механика, электродинамика, термодинамика и математика. Из курсов по специальности — физика твердого тела, компьютерная физика и физика материалов. С одной стороны, у тебя всего три занятия по курсу в течение одной недели. Но, с другой, есть нагрузка — домашнее задание.
Николай рассказывает, что в США существует несколько вариантов финансирования обучения — все зависит от вуза. Обычно в университетах рангом пониже есть понятие graduate assistant — что-то наподобие нашего младшего научного сотрудника, который работает в лаборатории профессора и получает зарплату, часть которой идет на оплату обучения.
Второй вариант — teaching assistant — похож на должность нашего младшего преподавателя. Он ведет лабораторные занятия, читает лекции, и ему выплачивают небольшую стипендию (от 21 до 27 тысяч долларов в год).
Есть и повышенная стипендия от президента университета, которая составляет около 35 тысяч долларов в год. Аспирантура оплачивается из этой зарплаты, но аспирант видит только то, что получает на руки.
Кроме того, есть специальные программы PhD, которые полностью финансируют подготовку специалиста.
Аспиранты также могут сами оплачивать свое обучение. По словам ученого, чаще всего этот путь выбирают при получении степени в области медицины, юриспруденции и социальных наук.
— Выбор темы диссертации может происходить по-разному. Есть очень целеустремленные студенты, которые уже в бакалавриате понимают, чем они хотят заниматься, и дальше продолжают изучение темы в магистратуре и аспирантуре. Но чаще всего выбор происходит на первом году обучения, когда аспирант проходит курсы и подыскивает себе профессора-супервайзера — аналог нашего научного руководителя.
Есть и стажировки, когда студенты могут поработать в разных лабораториях по несколько месяцев и определиться в конце года. После выбора темы формируется аттестационная комиссия из четырех человек. В нее входят основной профессор соискателя и три профессора по смежным специальностям, и человек приступает к диссертации.
Но у Николая все было по-другому: он изначально знал, кто будет его профессором, поэтому занимался исследованиями с первого дня обучения в аспирантуре.
— После Беларуси я сделал поворот на 180 градусов — в USF проводил квантово-механические расчеты экстремальных ситуаций в твердых телах. Грубо говоря, рассчитывал распространение ударных волн во взрывчатых веществах и материалах наподобие алюминия и стали. Не сказать, что мне это сильно нравилось, но я не был против такой специализации.
Без торжественного ужина и авторефератов, но с вопросами из зала: как проходит защита диссертации в США
Церемония вручения дипломов в Университете Южной Флориды. Фото: из личного архива героя
Непривычной была и система защиты диссертаций. По мнению физика, в США «отсутствуют формальные преграды для получения научной степени, поэтому стрессовая ситуация значительно снижена»:
— По процедуре защиты все страны коллективного Запада превосходят нашу бюрократическую систему. Во-первых, экзаменационную комиссию создают на первом году обучения. В нее входят специалисты из твоего или смежного факультета, или из других университетов. Комиссию выбираете ты и твой научный руководитель.
Во-вторых, если у тебя есть научные статьи, их можно просто скомпилировать в один документ. Получаешь от журналов разрешение на публикацию под своим именем и подтверждение от коллег об отсутствии конфликта интересов. Дальше оформляешь этот документ по стандартам диссертации твоего университета и отправляешь членам комиссии.
Есть обязательные требования для выхода на защиту. За время учебы нужно пройти 12 курсов аспирантской программы, 24 часа курсов с твоим научным руководителем и 6 часов подготовки к диссертации. Перед защитой сдаешь квалификационные экзамены. В зависимости от университета это может быть отчет о том, какая у тебя оценка за курсы, сколько публикаций в научных журналах и презентаций на конференциях, или три основных экзамена по специальности.
Защита диссертации не требует никаких предзащит и процедур, которые существуют в Беларуси. Не нужно печатать авторефераты, не нужно ждать заседания Высшей аттестационной комиссии, не нужно делать торжественный ужин после защиты. Здесь ты за две недели до защиты просто сдаешь текст и ждешь назначенного дня. На самой защите тебе выделяют 45 минут для презентации исследования. После выступления следуют вопросы из аудитории.
По словам Николая, защита — открытое мероприятие: прийти и задать вопросы может любой — без документов и вахтера на проходной (пропуск нужен только в специальные лаборатории). По университетам заранее рассылают флаеры с информацией об этом событии.
— Защита проходит на английском языке. Самое главное — это навыки презентации. Если у человека возникают трудности с произнесением речи, ему предложат подготовиться и прийти через месяц, — продолжает он. — После вопросов от аудитории идут вопросы от комиссии. Аспирант сам может выбирать комфортный для него формат: ему могут задавать вопросы прямо в аудитории «при зрителях» или уже после того, как публику просят удалиться. Тогда соискатель научной степени остается наедине с комиссией. И в течение получаса идут серьезные вопросы от специалистов. Затем следует grinding the candidate — так называемое унижение кандидата, чтобы показать, что он действительно заслужил степень.
Потом начинается разговор о будущем: обсуждают возможное сотрудничество и место работы. И в конце соискатель выходит и ждет решения комиссии. Ему сообщают результат и приглашают прийти через один-два месяца на торжественную церемонию присуждения степени. Туда ученый приходит в квадратной академической шапочке и мантии, президент университета жмет ему руку и вместе с научным руководителем надевает на него hood — шарф-капюшон, который является символом принадлежности к научной степени.
По наблюдениям ученого, обычно решение получить научную степень в США — осознанный шаг. Аспирантуру не используют как способ избежать армии или выход для тех, кто не знает, чем заняться после университета, — в США могут прийти в науку даже в солидном возрасте. Например, одному из коллег Николая было около 50 лет, когда он поступил в аспирантуру, — сейчас он работает в национальной лаборатории в Вашингтоне.
— Здесь нет случайных людей в науке. Все серьезно: никто не подставляет тебе плечо, если у тебя не получается твой проект. Да, тебе помогут советом, дадут время, чтобы исправиться, но месяцами держать не будут, — говорит собеседник. — Наука — это и не самое прибыльное дело. Для высокого дохода лучше стать врачом или юристом. Наукой занимаются те, кому это действительно интересно.
Николай добавляет, что хотя в США первым делом смотрят не на степени, а на способности человека, все же приставка «доктор» к твоей фамилии автоматически повышает уровень доверия. Дело в том, что большинство здесь заканчивает community colleges — муниципальные учебные заведения, обучение в которых ведется по двухгодичной программе, — а дальше сразу начинают работать.
Как лечат онкозаболевания в США: хирургическое вмешательство — в крайнем случае, главное — индивидуальный подход
Мыс Баньян — дерево с воздушными корнями. Снимок сделан в Сент-Питерсберге — городе в округе Пинелас штата Флорида. Этот город был назван в честь родины одного из его основателей Петра Дементьева (Питера Деменса) — Санкт-Петербурга, столицы Российской империи. Фото: из личного архива героя
После аспирантуры есть два основных варианта поиска работы. Первый — это стажировка, когда человек выбирает университет или компанию, где работает четыре-пять месяцев, а затем остается. Второй — самостоятельные поиски или связи научного руководителя. Кроме того, Американское физическое общество — вторая в мире по численности организация, объединяющая физиков, — каждый месяц публикует вакансии.
Во время учебы белорус четыре месяца работал над проектом в H. Lee Moffitt Cancer Center & Research Institute — Онкологическом центре и научно-исследовательском институте Х. Ли Моффитта — и остался там.
Это исследовательский центр по лечению рака, который находится в Тампе. Больница была основана в 1981 году Законодательным собранием Флориды и открылась в 1986 году на территории студенческого городка Университета Южной Флориды. Сейчас этот центр занимает несколько корпусов в разных частях города.
— В центр Моффита я пришел в 2012 году. За это время стал менеджером, по белорусским меркам, это заведующий лабораторией. Занимаюсь в основном прикладной физикой, — рассказывает Николай. — В нашей группе пять человек, мы работаем с приборами неинвазивной медицинской диагностики. У нас 12 аппаратов, которые разделены на четыре основные группы: ультразвуковое исследование, МРТ, ядерная медицина (например, позитронно-эмиссионная томография) и оптические исследования (например, биолюминесценция).
Наша лаборатория находится в basic science division — отделе фундаментальных наук, где изучают онкологию на уровне молекулярных процессов и клеток. Трудимся в плотной связке с медицинскими биологами, которые разрабатывают различные методы диагностики и лечения рака. Мы помогаем понять процессы, происходящие внутри живых организмов, и функциональное распределение эффекта лекарств, которые используют при лечении.
Работаем и с учеными, которые пытаются понять природу раковой опухоли. Например, у нас в центре специалисты, которые занимаются математической онкологией, создают модели развития раковых опухолей с помощью различных математических методов и алгоритмов. Они сначала обращаются к биологам, чтобы создать модель in vivo, то есть «внутри живого организма», в нашем случае мыши, с определенным типом раковой опухоли. Потом идут к нам, мы измеряем, выдаем им внешние и внутренние параметры, которые они подставляют в свои уравнения и проводят расчеты.
Фото: MOFFITT CANCER CENTER
По словам ученого, важная задача — разобраться, какие методы позволят распознавать заболевания на ранних стадиях, когда исход лечения наиболее благоприятен. Онкология в США основана на двух вещах: раннем обнаружении и персонализированном лечении.
— Сейчас известно около 800 типов и подтипов онкологических заболеваний, которые могут возникнуть у человека. В Америке ко всему подходят рационально, поэтому выделяют те, которые приносят наибольший ущерб. На первом месте — рак легких (например, легочная карцинома).
Здесь варианты развития событий зависят от степени, на которой обнаружили заболевание. Если это первая или вторая степень, то это полное восстановление пациентов: 100% излечения от радиотерапии. На третьей и четвертой степени шансы сильно снижаются: до 40% людей погибают в течение двух-трех лет после обнаружения.
С опухолями головного мозга дела обстоят очень плохо. На данный момент при глиобластоме без хирургического вмешательства большинство пациентов погибают в течение шести месяцев. При инвазивном лечении и сопутствующей радиотерапии выживаемость дотягивает до полутора лет. Но человек в любом случае умирает.
Опухоли поджелудочной железы тоже лечат хирургически. Здесь очень важна ранняя диагностика. На первой-второй степени до 35−45% пациентов выживают, на третьей-четвертой выживаемость падает до 10%. Рак простаты вылечивается полностью с помощью радиотерапии, если это не запущенный случай четвертой степени. В Америке очень гордятся, что научились его лечить. И дети очень хорошо поддаются лечению: до 80% излечиваются от различных заболеваний.
В отделе фундаментальных наук, где работает белорус, ученые проводят эксперименты, чтобы понять, как происходит образование раковых опухолей, каковы алгоритмы их размножения, какая часть раковых опухолей является более резистивной. Конечная цель — создание персонализированной медицины.
— Потому что до всех дошло: если лечить пациентов под одну гребенку, результат будет неудовлетворительным, — поясняет Николай. — Основная догма — не лечить всех одними и теми же методами, а исследовать каждого человека. Например, в нашем центре у всех пациентов берут генетический слепок, проверяют риск заболевания различными типами рака.
На данный момент онкология далеко ушла от старых догм, когда сначала пациенту удаляют раковую опухоль, потом дают радиохимию или химиотерапию и либо происходит ремиссия, либо рецидив, и пациент погибает. Сейчас широко распространена адаптивная теория лечения раковой опухоли, когда ее не полностью «душат» химиотерапией и лекарствами, а поддерживают в полуживом состоянии. В таком случае нет рецидива раковых заболеваний.
Если при старой методике раковые клетки выжили, то они уже являются резистивными к химии и разрастаются еще больше. В итоге пациент умирает в течение четырех лет. А с адаптивной терапией его можно поддерживать до 15 лет.
Николай говорит, что, согласно современному протоколу лечения, сначала пытаются делать химиотерапию, если можно, то вместе с радиотерапией. А хирургическое вмешательство проводят или в самых крайних ситуациях, когда что-то другое уже сделать нельзя, или когда тематика настолько хорошо проработана, что дает практически гарантированное избавление от рака.
Почему с Беларусью тяжело работать и в чем проблема белорусских ученых
Центр города Тампа (штат Флорида), в котором живет и работает Николай. Фото: из личного архива героя
Физик считает, что у науки нет границ: ученый может попасть в любой научный институт, если у него есть хорошие публикации, вне зависимости от того, кто он по национальности или по паспорту. Также в науке практически не существует такого понятия, как скрытые данные: если какой-то протокол лечения известен, то он будет опубликован (разве что есть некоторые особенности, связанные с фармакологией, потому что лекарства всегда защищают законом об интеллектуальной собственности).
Интересуемся, как представлены в глобальной науке белорусские ученые.
— По личному опыту могу сказать, что работать с Беларусью очень тяжело, — отвечает Николай. — Наши ученые открыты и готовы к сотрудничеству, но из-за бюрократической волокиты, того количества бумажек, которое нужно собрать даже для самого простого проекта, пропадает всякое желание этим заниматься.
Сейчас основной вариант для постсоветских стран — это visiting scholar, когда ученых из лабораторий Беларуси, России или Украины приглашают на срок от шести месяцев до полутора лет работать над проектом в другой стране на позиции научного сотрудника. К сожалению, это единственный вариант сотрудничества. Но бывает, что и на такое нашему человеку тяжело решиться: надо куда-то лететь, а у него семья, квартира, дача, картошка.
Если захотеть, то можно найти международные программы. У моих знакомых, которые работают в Институте ядерных проблем, есть проекты за рубежом. Они сотрудничают с CERN — Европейской организацией по ядерным исследованиям, крупнейшей в мире лабораторией физики высоких энергий, ездят туда в командировки. Есть люди, которые получают индивидуальные гранты в европейских университетах: приезжают туда, где есть база и приборы, выполняют работы по проектам и возвращаются в Беларусь.
По мнению физика, есть и другие обстоятельства, которые мешают международному сотрудничеству:
— Академическая белорусская наука очень замкнута. Один из примеров — это то, как наши ученые публикуются. Считаю, что ВАК (Высшая аттестационная комиссия) с ее списком изданий для публикаций аспирантов — громаднейшая проблема. Ученые должны публиковаться в этом списке, не делают шагов ни влево, ни вправо и привыкают к такому положению дел.
Еще одна большая проблема — тотальное незнание английского. Если человек с языком и есть, то он чаще всего один на всю лабораторию.
С чем это связано? Проще всего сказать, что быт заедает. Но есть и другие причины. Во-первых, чтобы развиваться, нужно, чтобы человек не только знал английский, но и мог с коллегами обсуждать профессиональные темы на иностранном языке. Это же не бытовой уровень, здесь нужна профессиональная терминология, которая на английском и русском тоже различается. Яркий пример — слово momentum: на английском языке — это импульс, а на русском — момент. Даже на таком уровне возникают сложности.
Во-вторых, нужно себя переломить и приложить усилия. Наши научные сотрудники очень хорошо пишут на русском языке, а потом пытаются переводить на английский. Это двойной труд, который приводит к тому, что человек просто бросает и говорит: «Лучше опубликую статью в местном журнале».
В-третьих, нет мотивации публиковать исследования в зарубежных журналах. Ни для защиты диссертации, ни для работы, ни для подачи на грант внутри Беларуси это не является необходимым. Например, в России ввели требование, что при подаче на грант должны быть публикации в иностранных журналах, и там сразу выросло количество ученых, которые стали публиковаться по-английски. У нас же это важно только для тех, кто работает на зарубежных грантах и программах.
И последнее — обучение английскому языку в Беларуси из разряда карго-культа. У нас есть хорошие преподаватели, но их очень мало. Большинство сами никогда не общались с носителями английского языка, у них свои представления об английской фонетике. Так появляется странная связка: люди правильно говорят грамматически, но их никто не понимает.
Николай работает вместе с другими белорусскими учеными, которые уехали за рубеж, над организацией трехмесячных курсов подготовки к TOEFL (стандартизованный тест на знание английского языка) для аспирантов. Такого уровня достаточно, чтобы профессионально общаться на конференциях или писать статьи в иностранные журналы.
— Очень нехорошая «ответка», когда ты посылаешь статью в журнал, а редактор пишет: «Статья нечитаема, английский невозможно понять». Для нас это проблема. Белорусы — очень стеснительные люди. Они боятся опозориться и чересчур близко воспринимают критику. Они не говорят себе: «Буду исправлять и отправлю еще раз», их реакция: «Ничего не вышло, не нужно и пытаться». Те же китайцы будут долбить несчастного редактора, посылать статью снова и снова. И с каждой попыткой английский будет все лучше и лучше. В моей практике рецензента была группа из Шанхая, которая подала одну и ту же статью с различным уровнем английского языка семь раз. Поэтому нужно не сдаваться, а работать над собой.
Как можно отдохнуть за зарплату ученого в Тампе (и почему тут нормально часто переезжать)
США, как известно, страна мигрантов, и здесь, в отличие от Англии, не дискриминируют по уровню языка. Например, когда Николай получал степень, с ним в комнате были украинка, француз, два китайца и два его научных руководителя — оба русские. Проблем с пониманием ни у кого не возникало. «Скорее, в этом плане страдал единственный американец», — добавляет белорус.
И, конечно, в Штатах очень неоднородное общество: здесь есть место как для амишей — людей, которые живут по принципам переселенцев XVII века, — так и для испаноговорящих переселенцев из Латинской Америки. Есть как увлеченные ЗОЖем люди, которые все свободное время тратят на тренажерные залы и обучение здоровому питанию, так и couch potatoes — люди, которые постоянно лежат на диване, смотрят телевизор и играют в игрушки.
Что касается белоруса, то свободное время он проводит в основном с семьей и домашними питомцами — котом и восемью попугаями. Так как Тампа находится у Мексиканского залива, то семья может съездить на пляж — заняться паддлбордингом (катание на серфе с веслом) или прокатиться на лодке.
Мексиканский залив — внутреннее море западной части Атлантического океана. Фото: из личного архива героя 
Национальный парк Джошуа-Три в юго-восточной части Калифорнии. Фото: из личного архива героя
— Если нашей семье захочется, мы можем взять билеты и полететь в Калифорнию. Или сесть в машину — и через пять часов оказаться в Джорджии. Можно снять лодку с парусом и человеком, который умеет ей управлять, выйти в Мексиканский залив и пройти вдоль побережья Флориды, — рассказывает Николай. — Финансовое положение нашей семьи позволяет не рассчитывать отпуск за полгода. Можно запросто в конце недели собраться и куда-то поехать
Как говорит ученый, если человек закончил аспирантуру в Калифорнии, никто не удивится, если через два месяца он будет работать в Коннектикуте.
— Но у меня другая история. Я получил степень, нашел работу и продвигался по карьерной лестнице, не отъезжая от места учебы больше чем на 10−15 километров. В Америке нет такой традиции: построил дом и живешь там всю жизнь. Но мне комфортно в Тампе. Я из тех белорусов, которые один раз в жизни решаются на какой-то шаг, а потом говорят: «Ну, на мою жизнь хватит, а дальше пускай дети действуют».
Николай говорит, что в США он чувствует себя как дома — но все равно очень хочет иметь возможность приезжать в Беларусь.
— До прошлого года наша страна была серым пятном на карте мирового сообщества, про нее знали лишь те, кто имел к ней непосредственное отношение, например вели здесь свой бизнес. При фразе «Я белорус» у американцев поднимались брови: «А что это такое? А где это находится?» Но сейчас ситуация изменилась: Беларусь стала чаще появляться в новостной повестке, и белорусская диаспора делает многое, чтобы о ней не забывали.
Читайте также
«Сначала эйфория, потом «снимаешь розовые очки». Белорус — о переезде в Израиль 
«Человек, который ни с кем не разговаривает и не улыбается, — красный флаг». Белорус о жизни в США Новости по теме
Обломок ракеты SpaceX упал на ферму в США
«Сначала эйфория, потом «снимаешь розовые очки». Белорус — о переезде в Израиль
«Никаких людей из Пинска». Как белорус ушел из науки в ИТ (и почему не поступил в докторантуру)
Источник: 42.tut.by
